Tatyana Cherkashina

Не каждому дано так подбирать слова Изумительное резюме, как россияне провели лето:

Привлекательность летнего отдыха для россиян снижается

Наиболее не привлекателен летний отдых для респондентов с плохим и очень плохим (по самооценкам) материальным положением.

Востребованность выездного (заграничного) туризма пока далека от допандемийной, не говоря уже о постпандемийном 2021 г.

Заграничный отпуск просто не востребован. Нет на него спроса. Пойдёт в копилку вместе с уровнем одобрения деятельности президента, который скорректировался после объявления пенсионной реформы.

По ТГ-каналом разошлось сообщение Росстата о топовых направлениях обучения в высшем образовании по численности поступивших:

Чаще всего при поступлении на бакалавриат студенты выбирают юриспруденцию, экономику и педагогическое образование (с двумя профилями подготовки), на специалитет – лечебное дело, стоматологию и педиатрию. При поступлении в магистратуру больше всего пользуются популярностью юриспруденция, педагогическое образование и менеджмент

Две основных реакции на эти данные: "Сколько юристам и экономистам бюджетные места не сокращай, а абитуриенты всё равно их выбирают" и "А где инженеры и IT?". Второго вопроса не возникало бы, если бы смотрели набор направлений обучения и их дробность: инженерных направлений столько, что ни одному не удаётся перекрыть "сконцентрированных" экономистов и юристов. ______________________ А вот название диаграммы - это загадка для меня...

А в последний день лета ВШЭ опубликовала данные 32-й волны РМЭЗ. собранные осенью 2023 г.

ФОМ опубликовал результаты всероссийского опроса о блокировке YouTube. За общими цифрами, обобщающими данные – «Если YouTube будет заблокирован в России, то для 11% опрошенных это станет серьёзной потерей, для 21% — мелкой неприятностью, а 18% не заметят никаких изменений», – не только явный и ожидаемый возрастной разрыв, но и образовательный. А если посмотреть тематический рейтинг того, что смотрят на YouTube, то замедляют повседневность и чувство юмора.

И как сообщает Росстат, в 2022, по опросным данным КОУЖ, немногим более половины домохозяйств (54%) занимали жильё, построенное с 1971 до 1995; треть домохозяйств жили в квартирах и домах, построенных ранее, до 1970 (в 1957-1970 – 24%); 13%, наоборот, занимали более «молодое» жилье, построенное с 1996. Согласно КОУЖ, в новостройках (год постройки – после 2012) живут 1,6% российских домохозяйств. Но как также сообщает Росстат, если считать не по людям, а по квадратным метрам, то в 2021 в общей площади жилых помещений квартиры и дома, построенные после 1995, составляли 34,3%, построенные в 1971-1995 – 35,9%, в 1946-1970 – 24,3%, до 1945 – 5,4%.

Path dependence в жилищных режимах Статья, интересная по многим причинам, позиционируется как вклад в изучение механизмов воспроизводства жилищных режимов, причем в странах, для которых «основная проблема – в качестве жилья, а не нестабильности жилищного рынка и [ипотечной] задолженности». Сохранились ли для бывших социалистических стран прошлые различия в обеспечении жильём в «период посткоммунистического формирования рынков жилья?» – вопрос, на который стремились ответить авторы. Soaita, A. M., Dewilde, C. 2017. A Critical-Realist View of Housing Quality within the Post-Communist EU States: Progressing towards a Middle-Range Explanation // Housing, Theory and Society, Vol. 36, Issue 1, p. 44–75. Эмпирическая часть исследования выполнена на данных об 11-ти бывших соц. странах и республиках СССР, в 2012 г. входивших в ЕС. Начальная классификация стран (отправная точка в движении по колее) опирается на дихотомию классических и реформистских социалистических систем, предложенную Я. Корнаи, и на более узкое различение жилищных моделей – советская и восточно-европейская. На пересечении классификаций, опираясь на стат. данные 1950-1990-х, авторы выделили три communist housing systems: советская (СССР, ГДР), классическая восточно-европейская (Албания, Болгария, Румыния) и реформистская восточно-европейская (Венгрия, Польша, Чехословакия, Югославия). Для современной классификации стран в состав кластерообразующих включили переменные макроуровня (изменение ВВП на душу населения по ППС и G по доходу за 1995-2012; доля жилого фонда и жилых помещений, построенных «при коммунизме»; ипотечный долг в % к ВВП, рост стоимости жилья; изменения численности населения за 1990-2012; доля населения, подверженного риску бедности и социальной изоляции, социальные расходы в % к ВВП) и микроуровня (площадь жилья на одного человека, доля населения, живущего в неблагоустроенном, в «переполненном» жилье, испытывающего территориальную удаленность; доля населения с «завышенными» расходами на жильё; показатели жилищного неравенства). Наилучшим, по мнению авторов, было решение с тремя кластерами: Юго-Восточная Европа, бывшая классическая восточно-европейская модель (Болгария, Румыния), Центрально-Восточная Европа, бывшая реформистская восточно-европейская модель (Венгрия, Польша, Чехия, Словакия, Словения, Хорватия), страны Балтии, бывшая советская жилищная модель (Латвия, Литва, Эстония).

«Показатели качества жилья в странах, охваченных выборкой, по-прежнему соответствуют тем же историческим линиям разделения – трем коммунистическим жилищным моделям. … Этот паттерн изменений может быть описан метафорой “движение по параллельным путям”, т.е. наследие прошлых различий было перенесено сквозь посткоммунистическую трансформацию или через преемственность (т.е. постоянные особенности застроенной среды; низкую мобильность населения), или через прерывистость (т.е. выбор в пользу неравенства; миграцию)».

В общем, действительно колеи. Но различия между кластерами определялись в большей мере по макро-, чем по микропоказателям. Поэтому выполнили кластерный анализ еще раз, только на переменных микроуровня. И вот тут лучшее решение предполагало уже четыре группы стран, отличающихся качеством жилищных условий. Иными словами, «прямолинейно» воспроизводятся системные, макро- условия, но если сместить взгляд на уровень домохозяйств, классификационное разнообразие увеличивается, макро-различия уже не воспроизводятся «один в один».

Может ли этнограф быть героем собственного исследования? Что делать, если информант бросается на тебя с ножом? И сколько черных свечей нужно, чтобы заговорить на смерть? Эти и другие, не менее важные вопросы ставит перед читателем книга Зоры Хёрстон «Мулы и люди». О своеобразии этой «неклассической» классики антропологии рассказывает Иван Напреенко. https://gorky.media/reviews/nozh-protiv-teleskopa/

Семья как дом, или те самые скандинавы   Флатланд, Хельга. Современная семья: [роман]; перевод с норвежского: Александра Аширметова. Санкт-Петербург: Polyandria NoAge, 2021.   Сюжетная завязка. Большая семья – 70-летние супруги, трое их взрослых детей со своими семьями – отправляются в Италию отпраздновать юбилей отца и мужа; и тут взрослым детям сообщают, что родители решили развестись.   Место первого действия. С самого начала поездки дети замечают, что между родителями «что-то не так… непривычно, необъяснимо изменившиеся взгляды и слова», и во время напряженного разговора на гране ссоры отец произносит: «Мы решили развестись». Отец: «Это обдуманный шаг. Мы оба ощущаем пустоту, мы взяли друг от друга и от этого брака все, что могли. Мы перестали видеть друг в друге свое будущее». Мать: «Мы долго это обсуждали, пытались найти выход, но дело в том, что со временем мы просто отдалились». Одна из дочерей: «Отдалились? Серьезно? Да вам же обоим уже семьдесят!»   Что дальше? Разводятся родители, но какими были два года после развода, мы узнаём глазами их взрослых детей. Родительский дом исчезает постепенно. Отец, купив себе квартиру, «… не взял с собой ничего ценного. … Его стул все также стоит возле маленького столика напротив маминого стула, но рядом нет торшера, который папа получил в подарок на шестидесятилетие от меня и Олафа. Я провожу пальцем по корешкам на полках, как привыкла еще в детстве, – все книги на месте. … Дом так похож на тот, каким он был всегда, и одновременно неузнаваем, будто кто-то взял и передвинул всю мебель и стены на сантиметр в ту или другую сторону». «У папы большая и светлая квартира. Свою гостиную он обустроил почти так же, как было дома в Тосене: в углу кресло, большой письменный стол у стены и книжные полки на противоположной стороне. Все вещи, которые он вывез, когда они с мамой продали дом, расположены в том же порядке, что и раньше». «Точно также я не задумывался, что они продадут дом. Что они смогут это сделать. Даже после папиного переезда у меня не возникло такого предположения. Ведь это был дом моего детства, мой дом. Нигде больше я не чувствовал себя настолько дома, даже когда купил собственную квартиру и поставил в ней свою мебель и вещи. Я по-прежнему называл домом наш дом в Тосене. … Я так и не знаю, что тяжелее принять – то, что их расставание окончательно или что больше не будет дома». Параллельно каждый из детей рассказывает историю своего дома: «До сих пор мы жили в квартире, которую он купил несколько лет назад еще со своей бывшей подружкой. И несмотря на то, что я поменяла мебель, перекрасила стены, развесила по стенам мои картины, заполнила ящики и шкафы моими чашками и одеждой, это по-прежнему ее пространство, с ее гвоздями в стене, ее шкафом-купе, ее кухонными полками. … Мы прожили в этой квартире еще целый год. «Наши дети не могут родиться здесь», – твердо заявила я полгода назад».   Чем всё заканчивается? Финал – открытый: никто не умирает, все живут дальше, просто заканчивается книга. «Мама с папой ведут себя, как будто ничего не произошло, как будто они собираются продолжать жить точно также, как и раньше, только по отдельности».   Зачем всё это? Чтобы взрослые дети наконец-то перестали зависеть от оценок и мнений других членов семейного клана, обрели индивидуальность, ту саму отдельность.