Смерть на рейве

Часть 2 из 2 В том числе потому что принимали его люди, которые искренне считали человека существом ужасающим, вроде лавкрафтовского неназываемого шоггота, и были в глубине души уверены, что «достаточно просто показать» – и к тому же по воспитанию были людьми дополнительно замороченными неврозами викторианского религиозного воспитания. Проблема (для них) в том что человек, вообще-то говоря, красив, для него естественно любить себя и себе подобных, и сексуальная революция дала поначалу огромный выброс если не красоты, то подлинной витальности. Ритуал, к тому же тотальный и непрерывный, оказался слишком силен – настолько, что кое-где, говорят, у древних алтарей Эрота сами собой зажглись давно потухшие жертвенники. Это испугало; кое-кого сожгли в быке за неполное служебное соответствие, и проект почти сразу начали сворачивать. Обычными и характерными методами: механизацией (тиндер, вебкам, онлифанс), тиражированием (чем дальше, тем больше общий объем порнографии на рынке, и тем хуже она по качеству, до смешного), профанацией («смотрите, вот ваш эрос – одержимый кастрат на гормонах в костюме плюшевой собаки»), доведением до степени разлагающего порока (что в Соединенных Штатах, кстати говоря, удалось сделать не только с сексом, но и, например, с едой). Одновременно осторожно пробуют «новое пуританство» – в Америке соитие почти приравнено к изнасилованию, в Англии скоро введут доступ к порносайтам по паспорту, Apple уже банит телеграм-каналы «за распространение порнографических материалов» без объяснений и апелляций, не спросясь хозяина устройства. Вероятно, еще несколько десятилетий, и античные статуи в музеях начнут драпировать под каким-нибудь благовидным предлогом, а затем и вовсе поработают над ними кувалдой в халифатском духе. И все же снова усыпить проснувшееся божество оказалось не так легко, и до сих пор любая вебкамщица, сколь угодно глупая и страшненькая, сама того не желая обороняет мир от врагов существования, и ежедневно утверждает торжество человеческого в мире почти победившей машины. Кто знает, не здесь ли ключ к нашему спасению? На щите Алкивиада был изображен Эрот с молнией Зевса – кто может сказать, не пророческая ли это была интуиция? Стоит, по крайней мере, попробовать. Теперь: если вы мужчина, разденьте любимую женщину. Если вы женщина, разденьтесь перед возлюбленным. Что делать дальше, вы знаете. Это первый шаг. Помните: вы и есть сопротивление.

Эрос, плотская любовь – это восстание против современного мира. В чем, если кратко, суть идеологии деструктивных гностических культов, захвативших сейчас мир? «Быть не следует». Там учат, что существовать в тварном мире преступно и невыносимо, что бытие – ловушка садиста-демиурга, специально спроектированная машина бесконечных страданий. Обращать внимание на человека, заниматься человеком, особенно если человек не сведен к схеме и недостаточно алгоритмизирован, в их оптике значит заниматься веревкой в доме повешенного. Это хорошо видно по новейшей истории изобразительного искусства. Запрет на прямое изображение людей, как в исламе, действует не везде – где-то, как в аниме, поощряется схематизация. Отсюда же все и внезапно захвативший «глобальный корпоративный стиль» с однотонными плоскими человечками. Отсюда упорные попытки изобрести как можно менее человеческую архитектуру – «брутализм», «микоризоматизм» – хотя что может быть человечнее жилья? Отсюда нечеловеческие силуэты в моде, от «героинового шика» до «архитектурного кроя». Отсюда абсурдная уже на стадии намерения «постчеловеческая философия». Отсюда усердное насаждение «современного искусства» практически на государственном уровне. «ЦРУ спонсировало Поллока чтобы развалить соцблок» – это конспирология. ЦРУ спонсировало Поллока, потому что в определенных кругах человеческое существование как таковое считается глубоко неприличным. Священные круги, треугольники, квадраты и разноцветные пятна – о, это другое дело. Прекрасный, чистый, утраченный мир до материи! Надо ли говорить, что Античность и Ренессанс вызывают в этой среде спазмы вполне искренней животной (хотя вернее будет сказать «механической») ненависти. Героика, καλοκαγαθία, сомасштабность мира и социального опыта отдельной человеческой судьбе и так далее – для них все это звучит как предложение поставить в центр мироздания рваную рану. Но поскольку сделать массовую культуру из одних кубов и треугольников оказалось все-таки тяжело, к середине ХХ века было решено превратить человека в «порнографию». «Рисуете обнаженную натуру? Смеете радоваться силе, красоте, солнцу и молодости? Хорошо же, мы вам покажем обнаженную натуру! Смотрите, как это мерзко – человеческое тело во всех подробностях!» Началась порнореволюция – и это решение, к счастью для нас, оказалось ошибочным. Часть 1 из 2

Азиатский анабасис барона Унгерна это история абсолютно модернистская и прежде всего история величественного провала. Взяв Ургу, барон обнаружил что никакого Востока из ориенталистских романов не существует. Как европеец, он черпал представление о монголах из европейских романтических легенд о Чингисхане. Монголы же этого всего не читали, и оказались людьми мало приспособленными к войне, не говоря уже об апокалиптическом походе на Лиссабон. «– Привет, гордые степные воины! Я поведу вас вперед, и мы сметем прогнивший современный мир, и омоем копыта наших коней в Последнем Море! – Отстань от нас, странный белый человек. Мы уже даровали тебе право на желтый халат и зеленые штаны, чего тебе еще?» Унгерн планировал набрать из монголов стотысячную армию, а набрал с большим трудом семь или восемь сотен, и то понадобилась мобилизация. В первом же крупном бою эти восемь сотен разбежались, а потом их остатки связали барона и продали красным. Можно, конечно, сказать, что помешала все равно цивилизация – ургинский Живой Будда к моменту появления Унгерна в Монголии имел гараж с тремя автомобилями, запас дореволюционного алкоголя и коллекцию порнографически картинок (которые не мог рассматривать, потому что ослеп от пьянства). Но ни Унгерну, ни его казакам цивилизация не мешала. Как раз он и его офицеры, прозаические выпускники школ прапорщиков и есаулы третьесортных казачьих войск, совершали в Монголии мрачные архаические чудеса. То заживо жгли людей на кострах, а то полуобмороженные, без сапог, с пятью патронами на винтовку, на чистом исступлении побеждали вдесятеро превосходящего врага. Никаких красивых тысячелетних традиций и древней мудрости у них при этом не имелось – они были просто отбитые. В их числе, кстати, был младший брат Рериха, который у барона заведовал обозом. Унгерн в этом смысле типичный человек Серебряного века – книжный романтик, который осмелился перейти к практике, и, по известному определению Д’Аннунцио, «оказался в состоянии жить в соответствии с мечтой о себе». Монгол не смог бы так хотя бы потому что традиция в строгом смысле не предполагает воображения и выбора индивидуальной судьбы. А без самосознания какая героика? Пока монголы гадали на бараньих лопатках и молились мумиям, все эти нервические вчерашние гимназисты и томные петербургские поэты, начитавшиеся Гомера, действительно встретились в окопах своей индустриальной войны с хтоническими силами. Попали в историю про богов и героев. «Хорошо стреляют русские артиллеристы», как не без удовольствия заметил другой книжный мальчик с Георгиевским крестом, улан Гумилев. В Унгерне удивляет неумение понять, что сам он, со своими восемью наградами за восемь ранений, с десятком конных атак на германские пулеметы, «доведенных до удара холодным оружием», представляет собой более чистый и подлинный архаический тип чем любой монгол. За героикой не нужно ехать на Тибет, героику не обязательно вычитывать у Генона – подобные попытки реконструкции это всегда в той или иной степени разговор на чужом языке с умершими богами. Чудо, которое здесь требуется, одновременно проще, страшнее и красивее, и оно в любую эпоху доступно каждому. Дерзание рождает поступок. Поступок рождает судьбу. Судьба рождает миф. Миф, при удаче, рождает традицию – теперь уже подлинную и живую.

​Когда мы говорим о том что красота нуждается в защите, мы имеем в виду вполне конкретные случаи. Вот так сейчас выглядит дом Басевича, когда-то один из самых красивых доходных домов на Петроградской стороне, и скоро он исчезнет совсем. Исчезнет он потому что из рабочего городка на Алтае с остановкой в Кишиневе приехал сын украинского еврея Борис Яковлевич Эйфман, поднимать балет в варварском Петербурге. Для этого ему еще при Брежневе выдали личный театр. Дальше Борис Яковлевич начал раздуваться, распухать, разрастаться, и к настоящему моменту у Бориса Эйфмана есть театр имени Бориса Эйфмана и академия имени Бориса Эйфмана, молдавский орден и звание «заслуженный деятель Казахстана». Под академию на Петроградке отведен квартал, но Эйфман туда уже не помещается. Поэтому на Тучковом буяне городские власти строят ему исполинский дворец (танца), а дом Басевича Эйфман сносит, чтобы возвести на его месте общежитие. Повторить этот дом современность не может. Борис Эйфман наоборот воспроизводим – номенклатурная биотехнология его изготовления понятна, доступна и нагоняет тоску. Эйфман – человек. Он защищен уголовным кодексом, международным правом, конвенциями и декларациями, не говоря уже об идеологии светского гуманизма. Если Эйфмана начать разрушать кувалдой, то приедет полиция, а если по нему стрелять из миномета, приедет армия. Дом Басевича таких прав не имеет. За нападение на него с кувалдой вас в лучшем случае пожурят. Хотя, будем честны, этот дом бесконечно красивее и ценнее чем весь Эйфман целиком, и весь казахско-молдавско-брежневский провинциальный балет не стоит одного погибшего оконного переплета погибшей цивилизации. Самого жалкого человека что-нибудь да защищает. Красоту может обидеть кто угодно. У красоты нет ни солдат, ни близких. Что особенно обидно, Адольфу Яковлевичу 77 лет. Вскоре он провалится в ад, и будет там демонстрировать свои молдавские медали Сатане, и окажется забыт на следующий же день абсолютно всеми. От него останется только новодельное здание академии, похожее на мечеть. Попытка Адольфа Яковлевича жить вечно, ради которой он уничтожает вещи ценные и невозвратимые, заранее обречена на провал, и от этого еще более оскорбительна. Отчаиваться, однако, не стоит. Потому что что будет дальше? Дальше в преисподней товарища Эйхмана встретит дьявол, и выдаст ему фартук, мастерок, ведро раствора и груду битого кирпича. И скажет: «Каждый день ты будешь пытаться построить дом Басевича, воспроизводя его в мельчайших деталях. Каждую ночь, если ты не сможешь этого сделать, мы будем варить тебя в кипящем масле». То есть Эйхмана все-таки ждет вечность, хотя и немного не та, на которую он рассчитывает. А мы в мире постапокалипсиса, даст Бог, научимся делать хотя бы окна не хуже чем в 1912-м, а потом и все остальное. По наводке канала Сторож, близок ли рассвет?

Марево это короткое путешествие сквозь Москву-мираж, совмещённое с симулятором решений, где знаковые произведения зодчества и московские уголки погружают игрока в различные ситуации жизненных выборов. Марево это гипнагогический калейдоскоп из мест, обстоятельств и встреч с персонажами, которые позволяют Москве проявить себя. Марево это 15-ти минутная игра, где вы можете нашептать бабочке самое сокровенное, присоединиться к дедушке-шахматисту и принять решение отвечать на звонок мамы или нет. ~~~ Скачать: https://rayonist.itch.io/marevo Трейлер: https://youtu.be/w6IziftkeP4 / https://vk.com/video455874055_456240632

Москва, ты кто? В июне наша команда постаралась уловить образ Москвы с помощью небольшой игровой зарисовки. Оценив силы и ограниченное время, мы остановились на симуляторе решений с элементами приключенческой игры. Отказавшись еще на этапе мозгового штурма от варианта с поинт энд клик перемещениями внутри локаций, а следом и от выбора маршрута или ключевых точек на карте, мы сконцентрировались на конкретной последовательности сцен и ракурсов. В момент разработки только один из нас находился в Москве. Было решено, что герою истории лучше быть гостем города, чтобы передать настроения, которые приезжие испытывают во время и к концу посещения любого чужого для них города. Позитивное, неспланированное, порой чудаковатое приключение в городе — то, с чем сталкивается путешественник. Оформилась же задумка в историю о человеке, который в последний день командировки в Москве сталкивается с соблазнами и вмешивающимися обстоятельствами, которые «не отпускают» из этого города. Поставив перед собой сверхзадачу передать образ Москвы, мы стремились к тому, чтобы город был не просто декорацией, а выступил как один из героев игры, воплощая свою уникальную атмосферу и дух. Для этого мы взглянули на задачу через несколько линз: Поэтика города (Городская среда как анонимное коллективное произведение. Сгустки впечатлений и ментальных конструкций о среде Москвы). Ситуационизм (Большие и маленькие выборы, создающие последствия. Провоцирование ситуаций, которые позволяют городу себя разоблачить, проявить). Психогеография (Достучаться до того, что у города внутри, до изнаночной стороны. Как город влияет на то, как мы себя чувствуем. На то, как мы себя ведем, какие сценарии разворачиваются в нашей жизни). Дрейф (Способ экспериментального поведения внутри города. Способ проходить сквозь город как призрачное пространство, мираж). Метафизика Москвы (Через людей и места высказывается местная фабула. Всматриваться, вслушиваться, пытаться быть проводником, агентом некого замысла города). Один из способов передачи образа Москвы — архитектура. Было выбрано 7 знаковых произведений русского зодчества, представляющих различные архитектурные стили: – Дом Мельникова – здание ТАСС – МХАТ им. Горького – ГИМ (Государственный исторический музей) – Палаты бояр Романовых и корпус Знаменского монастыря – метро «Красные Ворота» Охватив тем самым: Средневековую архитектуру (XVI – XVII вв.) Русский стиль (втор. пол. XIX – нач. XX вв.) Авангард, Конструктивизм, Рационализм (1920–1930-е) Модернизм (1970–1980-е) Собрав за две недели первую версию проекта, озаглавленного как «Марево», мы отправились командой в Москву, где вживую проследовали по маршруту из игры, а также окунулись в город, вдоволь поблуждав по разным районам. Москва откликнулась и подтвердила верность наших исканий, подкинув встречи с характерными обитателями и вдохновляющие ситуации. Вернувшись в Петербург, мы немного дополнили историю, неспешно причесали технически и наконец выложили новую версию нашего приключения между явью и сном на itch io.

​Еще galkovsky moment, в порядке веселой литературной шутки, и закончим, чтобы не переселяться в чужой сеттинг. Повторяющаяся тема в истории Средиземноморья раннего нового времени – это проблемы с пиратами и проблемы с флотом. Большой разницы между пиратом, (рабо)торговцем и военным моряком в этот период нет. Государствам приходится нанимать корсарских адмиралов причудливого происхождения (частый случай – рыжебородый полуфранк-полугрек, перешедший в ислам). Морская война идет плохо, потому что все эти наемные пираты – это каста, часть одного сообщества, со своей корпоративной этикой, внутренними отношениями, и, вероятно, со своими цеховыми культами, и не всегда понятно, будут они за тебя воевать или между собой договорятся. Можно посмотреть на Мальту или на Алжир эпохи корсарских республик – вероятно, последний реликт постапокалиптической морской вольницы. Новые европейцы потом еще долго не слишком охотно селились на побережьях. «День Нептуна». Здесь можно поразмышлять о том, какие структуры прежнего мира вообще приспособлены к выживанию в условиях цивилизационного коллапса. Города – понятно. Причем не самые крупные и развитые, а самые удобные для обороны – например, бывший Византий. А еще? «Приватизировать легион» – идея соблазнительная, но вообще говоря даже небольшую частную армию нерационально держать как единственный актив, она не окупится. Кондотьеру логично при первой возможности захватить город или деревню, или хотя бы завод, солдат посадить на землю, и дальше интегрироваться в городские структуры на общих правах аристократа. А вот флот – это оно. Бывшая военная эскадра в условиях анархии в богатом регионе всегда прокормит и себя, и свою базу. Можно было бы предположить, в виде шутки, что корсарская тусовка Средиземноморья в той или иной степени наследовала старым военно-морским структурам и сообществам. А «торговые республики» – тем эскадрам, которым повезло в пункте базирования иметь доапокалиптические судоремонтные предприятия. У моряков Средиземноморья был даже собственный романо-арабский язык, так называемый сабир (считается что от искаженного каталонского saber, но вообще между «сабир» и «кибер» античного кормчего не такое большое расстояние). Сабир наверняка неплохо знал антипапа Бальтазар Косса, пиратский адмирал, сын пиратского адмирала: «Padri di noi, ki star in syelo, noi voliri ki nomi di ti star saluti. Noi volir ki il paisi di ti star kon noi, i ki ti lasar ki tuto il populo fazer volo di ti na tera, syemi syemi ki nel syelo». Или поближе история – когда мужики на стройке кричат друг другу «вира!» и «майна!», они кричат на сабире, спасибо интернациональному портовому братству. Но мы сейчас не об этом. Мы о наших британских друзьях. Угадайте с трех раз, у кого в Британии в профессиональном сленге можно обнаружить следы сабира? У цирковых. «Dar noi sempri pani di noi di cada jorno, i skuzar per noi li kulpa di noi, syemi syemi ki noi skuzar kwesto populo ki fazer kulpa a noi. Non lasar noi tenir katibo pensyeri, ma tradir per noi di malu. Amen». На фотографии: Начало церемонии на советском сухогрузе «Тойво Антикайнен» посвящённой пересечению судном экватора. Капитан Гитченко В. Г. рапортует и вручает ключ Нептуну, роль которого исполняет третий помощник капитана Чоботко. Август — сентябрь 1986 года. Источник: wikipedia.

У «Кино и немцы» была хорошая реплика о том что в изменении тона закипающего чайника больше мистических тайн, чем во всех священных писаниях вместе взятых. Действительно, в современности поразительна ее нелепая неспособность вступить во взаимодействие с физической реальностью – хотя, казалось бы, как раз с физическими-то объектами у цивилизации фанатичных прагматиков и технарей все должно быть хорошо. Но пластика, осязаемость ей как раз и не даются. В своих физических аспектах мир будущего невероятно убог. Разваливается картонная мебель из икеи, рвутся и линяют тряпки из масс-маркета, идут трещинами экраны китайских пластиковых мыльниц, скульптуры из рельс и проволоки повисают в воздухе, вместо домов вырастают многоэтажные сараи с пластиковыми вентфасадами. Хорошо себя чувствует только эфемерида вроде Интернета и бирж, инстаграм и биткоин, опционы на опционы и фьючерсы на фьючерсы. Это цивилизация не каменщиков, а мусорщиков и начетчиков. Физическим в полном смысле был как раз домодерновый мир, «архаический», «нерациональный», с его золотом Приама, мегаломанскими каменными блоками египетских храмовых комплексов, мрамором, глиной, бронзой. Вероятно, весь технарский редукционизм архитекторов нашего времени начинается и заканчивается на каббале, то есть на египетской математике оторванной от, собственно, пирамиды. Одержимость техникой? Но тогда где техника? Где титанизм? Скорее, одержимость цифрой, вечно прокручивающейся в абстрактной пустоте в тщетной попытке овеществиться. Так будет точнее. Но если учесть, что нынешнее положение вещей («положение вещей» и в прямом смысле тоже) это так или иначе плод труда разного рода культов гностического корня, считающих ошибкой существование как таковое, то все сходится. Физического мира они не понимают и боятся его, и, в общем, считают ловушкой и ошибкой. В физическом мире, на солнце, им нехорошо. Это их в конечном итоге и погубит. Необходим тихий исход из абстрактного в конкретное. Стойте палестры и упражняйтесь там в беге. Делайте своими руками сосуды из глины и храните там вино. Возжигайте огонь в очагах. Любите живых женщин. Трогайте траву. Помимо прочего, это приятно – что лишний раз свидетельствует о том что мир задуман умно.

​Сейчас листая историю ренессансной оперы пережили мощный, как сказали бы наши британские друзья, galkovsky moment. Что мы знаем о римском папе Клименте IX (1600-1669)? Ну, например, он был покровителем искусств и особенно любил музыку. Писал стихи, драмы и либретто – в частности для первой (как считается) в истории комической оперы. «Урбан превратил Святой Престол в банк, Иннокентий в бордель, Александр в кабак, а этот устроит оперетту» – в таком примерно духе отзывались о Клименте его коллеги. При этом предполагается что Климент учился у иезуитов. Происходил из старой аристократии, отметившейся в борьбе итальянских полисов: пираты адмиралы, мальтийские рыцари, кондотьеры, владельцы сукновальных производств и, разумеется, откупщики. Папой он стал поздно и провел на этой должности всего два года, но долго был послом в Испании и госсекретарем. При Клименте, который считался сторонником французов, «ничего не произошло» – так и пишут. Кроме, разумеется, Деволюционной войны и Ахенского мира, заключенного при прямом посредничестве Св. Престола. Сохранилась гробница Климента IX, построенная благодарным преемником. Если бы не крест у одной из статуй, ее вполне можно было бы принять за место упокоения какого-нибудь позднеантичного великого понтифика (тем более что там это и высечено). «Подождите-ка» – скажет внимательный читатель – «А как же ключи св. Петра, знаменитый символ папской власти? Это разве не безусловно христианский элемент?» Мы тоже задались этим вопросом. И быстро выяснили довольно очевидную вещь – ключи у древних считались символом Януса, бога дверей, мостов и ворот (то есть города как явления), времени, начинаний и завершений (то есть структуры как таковой), включая объявление войны и заключение мира. Янус, как, может быть, известно образованному читателю, был одним из главных и самых древних латинских божеств, если не главным и самым древним. Своего фламина у Януса не было, его обряды отправлял сам жреческий царь. С обращения к Янусу начинался любой календарный обряд, то есть это помимо прочего «бог командной строки». У Овидия Янус не без гордости сообщает читателю: «Кроткие Оры при мне вратами ведают неба, даже владыке богов вход я и выход даю». Так вот про Климента. Придворным художником у него был Пуссен. В частности, для своего патрона, тогда еще кардинала, Пуссен написал «Танец под музыку времени», причем подчеркивается что вся иконография была прямо предписана заказчиком. Это последнее замечание нас заинтересовало, и мы решили взглянуть, что там такого надиктовал Климент своему великому подопечному. Картина действительно очень интересная. Четыре фигуры (одна стоит спиной), на небе Аврора и колесница Аполлона. Ни одного креста. На том, что сюжет хотя бы косвенно связан с христианством, никто не настаивает – даже человек с крыльями это вполне официально не ангел. На все происходящее на полотне одобрительно смотрит с верхушки гермы огромный бюст Януса.

Между февралем и октябрем 1917-го Валерий Брюсов опубликовал проект переустройства России на восьми листах. Альманах с этим текстом однажды попался нам в букинистическом. Потрясающий текст – не потому что глупость (само собой), а просто это не имело никакого отношения вообще ни к чему. Брюсов отдельно, жизнь отдельно. Предельная степень отчуждения. В пятничном перевороте примечательна его полная герметичность. Отдельно к Москве шли чьи-то войска, отдельно по этому поводу какие-то люди что-то говорили. Было ясно, что все эти обращения, призывы, увещания и анализы никто из вооруженных людей не читает, а если бы и читал, то не стал бы воспринимать всерьез. Такова цена болтовни в безвоздушном пространстве. У обычных жителей Москвы, никак не вовлеченных в околовоенную субкультуру, переворот не вызвал ничего кроме глухого озлобления. Испуга не было, радости тоже. Было раздражение вида «опять ты начинаешь, шакал». Впрочем, были те двое фурри, и еще мы видели из окна такси одного деда в комке образца 93-го и казачьей папахе – вот он вовлекся. Ту же эмоцию вызвало бы и другое нарушение порядка вещей, от высадки марсиан до воскрешения царя, от начала войны до ее прекращения. При всей похожести между русскими и украинцами есть важная разница. Это один народ, но два разных общества – как Южная и Северная Корея. Там, где у украинцев было 20 лет политики, у русских было 20 лет постполитики. РФ это, парадоксальным образом, общество гораздо более современное – общество после партий, после программ, после митингов, после общественного мнения и лидеров мнения, после политической инициативы как таковой. Пройден горизонт, после которого всякая разница между тотальной консолидацией и тотальной атомизацией исчезает. Подобное общество очень устойчиво и одновременно неуправляемо. С ним вообще ничего нельзя сделать, потому что его, строго говоря, не существует как связного организма. Его даже сломать нельзя, как нельзя сломать ледник. Считается что переворот свернули на грани кровопролития. Что если наоборот – стало ясно, что стрелять не готовы даже вагнера? Будущее российской политики это не вопрос политики, которой больше нет. Вопрос не в том, что сделают ветераны (их нет как общности, и не потому что с ними что-то не так, а потому что никого теперь нет как общности). Вопрос, который надо задавать: если политики нет, что теперь вместо нее? Какие еще формы коммуникации возможны? У нас есть на этот счет предположения, но озвучивать их мы пока не будем. «Говорить уже ничего давно не надо. Язык разрушен».