Denga Khalidov

ПРОДОЛЖЕНИЕ Выпуск - 2018 №№167-168 https://dagpravda.ru/politika/politicheskaya-e-lita-korrupciya-i-grazhdanskoe-obsh-estvo-2/ (Продолжение. Начало в №№ 165-166 от 27.06.2018 г.) Негативная трансформация кадровой политики (1980–1990-е гг.). Общественные ценности и государственность: дагестанская специфика Выпуск - 2018 №№ 171-172 – 03.07.2018 г. https://dagpravda.ru/obshestvo/politicheskaya-e-lita-korrupciya-i-grazhdanskoe-obsh-estvo-opyt-istoriko-sociologicheskogo-osmysleniya/ (Продолжение. Начало в №№ 165-166, 167-168) Три типа социальных отношений: «честные», «умеренные» и «беспредельщики». Выпуск - 2018 № 173 https://dagpravda.ru/obshestvo/politicheskaya-e-lita-korrupciya-i-grazhdanskoe-obsh-estvo-opyt-istoriko-sociologicheskogo-osmysleniya-2/ (Продолжение. Начало в №№ 165-166, 167-168, 171-172) Особенности социальной структуры и новые тенденции Мафия и гражданское общество: историко-социологический срез 05.07.2018 Правопорядок Выпуск - 2018 № 174 (Окончание. Начало в №№ 165-166, 167-168, 171-172, 173) https://dagpravda.ru/pravoporyadok/politicheskaya-e-lita-korrupciya-i-grazhdanskoe-obsh-estvo-opyt-istoriko-sociologicheskogo-osmysleniya-3/ Мафиозность и гражданственность в Дагестане

С другой стороны, регионы РФ в этом плане сильно разнятся. Где-то этого «добра» меньше, где-то больше. И в этом плане сравнение действительно не в пользу Дагестана. Между тем центр для всех один, и методы управления и распределения бюджетных средств примерно идентичны. Можно, конечно, допустить, что в определенных кабинетах там, в центре, к Дагестану «особое отношение». Мне как-то один из наших министров с возмущением говорил об одном высокопоставленном московском чиновнике. Выступая с трибуны на одном из форумов в Махачкале (в 2016 г.) тот сетовал, что «дагестанские министры плохо пользуются возможностями федеральных программ…». А наш министр в кулуарах говорит, отвечая на мой вопрос: «Мы были готовы включиться в эту программу, но он же намекает на откат. И немалый. Потом отвечать-то мне придется!». Таковы реалии, к сожалению. Нет оснований также не верить наличию реальных причин местного происхождения такого «специфического» отношения в центре к Дагестану, которое типологически воспроизводит отношения к союзным республикам Закавказья в советское время. От высокопоставленных чиновников Закавказья в центре всегда ждали «нечто», что выходило за рамки формальных отношений, о чем они не могли даже намекнуть в разговорах с представителями Прибалтики. Разные социально-культурные и правовые традиции, и в центре «нутром» чувствовали эту разницу. И если дагестанские лидеры в 1950-1970-е годы «икрой и коньяком» решали значимые для республики вопросы (за 20 лет построено около 70 новых предприятий), то с 1990-х вопросы решались (или вообще не решались ссылками на нехватку средств в федеральном бюджете) с значительными трудностями. А в 2000-е годы вопросы решались уже на другой «методологической» основе, о которых я уже писал выше. Проблемы региональных различий в плане распространения коррупции и «теневой» экономики, которые здесь поднял автор, исследовали российские и европейские ученые еще в 1990-е годы (см. Специальный доклад экспертов Российско-европейского центра экономической политики, С. Николаенко (ИМЭМО РАН), Я. Лиссоволик и Р. МакФаркара, «Теневая экономика в российских регионах в 1997» //Обзор экономики России. Основные тенденции развития – М., 1998). Дагестан в этом рейтинге «теневой» экономики вошел в пятерку худших субъектов РФ. Затем была Справка Комиссии ЮФО от 2005 г. под руководством (тогда) замполпреда в ЮФО Александра Починка, согласно которой 70% валового регионального продукта в РД производится в «тени». Интересно, что американские ученые изучали эти же проблемы в Италии (см. Роберт Патнэм, «Чтобы демократия сработала. Гражданские традиции в современной Италии»). Они задались такими же вопросами, которые интересуют и нас, но применительно к РФ и РД: «Почему так получается, что на Севере и Центре Италии нормальная политическая система, минимум коррупции и развитое гражданское общество, а на Юге Италии и острове Сицилия пышным цветом расцветает коррупция и мафия?». Автор в ряде своих научных публикаций, опубликованных в том числе и на Западе, поднимал эту же тему применительно к Северному Кавказу (см. моногр. «Северный Кавказ: что делать? Системный анализ, назревшие меры и актуальные проекты». М., 2010). Подробный анализ роли федерального фактора в контексте заявленной темы не входит в нашу задачу. Отметим только следующее. В социологии есть термин «экспектация», означающий систему ожиданий относительно социальных ролей в процессе взаимодействия двух и более субъектов. Они, эти самые «экспектации», формируются на основе стереотипов о другом, если нет личного опыта. Вот так взаимно подпитывали друг друга эти самые «экспектации» и стереотипы чиновников центра относительно нравов в чиновничьей среде Кавказа (и конкретно, Дагестана), множа то зло, тайну происхождения которого мы пытаемся раскрыть. Предполагаю, что в этом коррупционном взаимодействии «вклад» федерального фактора был ничуть не ниже 35-40%. При желании проверить гипотезу можно, проведя экспертный опрос наших бывших министров. (Продолжение следует)

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭЛИТА, КОРРУПЦИЯ И ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО. Опыт историко-социологического осмысления (Серия статей, в жанре научной публицистики, была опубликована мною в Дагправде летом 2018 г., когда я работал там обозревателем, на условиях "фрилансера", как нынче принято говорить. Идеи,я думаю, еще не устарели и читателям будет интересно сравнить: что же изменилось в республике, со врмен Васильева В.В.) Выпуск - 2018 №165-166 (27.06.2018) https://dagpravda.ru/politika/politicheskaya-e-lita-korrupciya-i-grazhdanskoe-obsh-estvo/ Серьезность темы предполагает опору на науку, что автор и пытается сделать. Важно осмыслить путь, который прошел Дагестан за последние 1,5–2 века, без чего невозможно понять суть проблем и возможные пути их решения. Поэтому и задумана серия статей. Поскольку у нас задача – выявить глубинные причины (они никогда не лежат на поверхности), то обойдемся без «личностей» (персон, районов, народов–этносов и пр.). Главное – понять себя, «кто мы реально есть, без прикрас», да и россиянам из других регионов это будет полезно, поскольку, как можно предположить, в центре и на местах очень живуч стереотип о тотальной коррумпированности (или готовности коррумпироваться) дагестанских чиновников. Тема еще актуальна в плане начавшейся системной борьбы с коррупцией в стране в целом и в Дагестане в частности. Совет старейшин республики, к которому я отношусь с большим уважением, предложил идею — и уже берется на вооружение — «клятвы чиновников о честном служении». Но такого рода «клятвы верности» ничего не стоят, если они не подкреплены научным диагнозом ситуации и системными мерами с программой действий на этой основе. Почему злоупотребления служебным положением, «игры» с бюджетами и коррупция для одних чиновников в порядке вещей, а другие и не смеют об этом даже думать? Почему в одном случае нарушения умеренные, к примеру, когда превышают объем сделанных работ при капитальном строительстве или ремонте или при государственных (и муниципальных) закупках в «допустимых» пределах 10%–15%, а в других случаях чрезмерные – более 50%? Каковы механизмы эволюции «нормы злоупотреблений и коррупции» за последние полвека и более, начиная со сталинских времен? Ведь эта «норма» начала медленно дрейфовать и расти еще при Никите Хрущеве. Здесь речь не только о Дагестане, но и о всей России в целом. Мы же не считаем коррупцию таким изолированным явлением? Еще в советские времена, рассуждая на эти темы, мы выявляли «пирамиду» коррупции от рядового водителя автобусов (межгород, в основном) и до республиканского начальства (тогда автор работал старшим инженером в одном из управлений объединения «Дагавтотранс»); или от рядового заготовителя в системе «Дагпотребсоюза» до начальства этой чрезвычайно богатой организации. И так почти по всем отраслям, за исключением машиностроения и приборостроения. Поэтому автор поставил перед собой задачу: определить научными методами «чисто» дагестанский вклад в воспроизводство коррупции, мафиозного типа отношений и, как следствие, масштабных злоупотреблений и воровства в бюджетной сфере. Нас интересует фундаментальное начало в этом процессе разложения и негативной трансформации, без личностей и банальностей, типа «все воруют». Здесь нельзя умолчать о роли федерального фактора в этом явлении, поскольку Дагестан – субъект Федерации и в этом своем качестве представляет собой часть целого, она (эта часть) не может быть свободна от «болезней» системы в целом. Все, что происходило на уровне федерального центра, неизбежно отражается и на уровне части целого, и на уровне отдельной отрасли. Пример с полковником МВД Дмитрием Захарченко, на квартире которого нашли мешки с почти 8 млрд руб – более чем наглядное доказательство правоты этого утверждения. Владимир Путин и федеральные силовые структуры, безусловно, борются с этим злом, но оно настолько «въелось» в систему госуправления с 1990-х г., что предстоит очень трудная борьба.

3. Историческое мифотворчество и Единство народов Дагестана. Самое главное, что «отряд» «национально – озабоченных» исторических мифо-творцев не понимает или пренебрегает одним важным фактором. Невоз-можно писать отдельные истории «аварцев», «лезгин», «лакцев» и т.д. по следующим основным причинам. Трудно, во первых, оставаться предельно объективным в научном плане (редко кому удается). С другой стороны, са-мосознания народов в прошлые эпохи представляло собой органичное со-четание трех идентичностей: политического (принадлежность к тому или иному феодальному образованию или союзу общин- джамаатов), религиоз-ного (правоверный мусульманин) и общинно- джамаатского. Как это убе-дительно доказал Агларов М-х., «не этничность предопределяет поли-тический строй, а наоборот» . Да, безусловно, политическая и этниче-ская идентичности коррелировали между собой, но не сводились друг к другу. Поэтому серьезной научной ошибкой является попытка вкладывать в сознание людей прошлых эпох наши мироощущения и этнические сте-реотипы и автостереотипы. Этническое самосознание включалось в про-цесс социального взаимодействия (или влияло на неё) в той мере, в какой это не нарушало общей картины мира, сложившейся в рамках сочетания религиозной, джамаатской и политической идентификации и самосозна-ния; то есть, в очень слабой мере, если не сказать никаким образом. 4. Этнонационализм и Единство народов Дагестана –«борьба противопо-ложностей»? Национализм не знаком традиционному, докапиталистиче-скому обществу, в котором превалирует религиозная идентичность. Он (национализм) – продукт индустриальной эпохи, когда языком просвеще-ния становится родной язык и, вместе с ростом образовательного уровня, растет и этнонациональное самосознание. Поэтому в современном много-национальном обществе в рамках единого государства, с высоким уровнем образования и информатизации, любой сколь–либо значимый вопрос при-обретает особое, национально –окрашенное и эмоционально- напряженное, звучание. В развитых многонациональных демократиях – как Швейцария, Британия, Бельгия, в меньшей степени, Испания– это понимают и старают-ся договариваться и убеждать в необходимости (государственного) единст-ва, избегая насилия: политического и морального. 5. Коалиционная демократия- путь сохранения Единства Дагестана на стратегическую перспективу. В Дагестане за прошлые 10-летия и 100-летия накоплен бесценный опыт подобной «договорной» (коалиционной) демократии и многосоставного Единства, насколько можно говорить о «демократии» в условиях жесткого централизма советской власти. О дого-ворной (консоциальной) демократии, как реально функционирующей по-литической модели в трудные 1990-е годы, на примере Дагестана хорошо написано в ряде работ известного дагестанского социолога Кисриева Э.Ф . Постановка проблемы актуальна вновь, ибо унифицированная и предельно централизованная модель навязанная ФЦ не учитывает всего разнообразия интересов в республике. В условиях подобной системы лю-бая ошибка, в словах и делах республиканских и муниципальных властей, в многоэтничных районах и городах республики может подточить единство Дагестана. Причем, даже маленькая ошибка может аукнуться тяжелыми последствиями, ибо национальное самосознание – это весьма иррацио-нальный компонент нашего бытия, который не всегда руководствуется ло-гикой и рациональными соображениями.

Но с ослаблением Рима, падением Парфии и возвышением Сасанидского Ирана с одной стороны, и принятием элитой КА христианства монофизитского толка с другой, открыло новые возможности для укрепления конфедерации или федерации КА. Известно, что Сасанидский Иран, с которым КА заключила договор как «равный с равным», признал право КА на две провинции в Закавказье. Правда, впоследствии укрепившись, Иран продолжил экспансионистскую стратегию Пар-фии в отношении КА. Здесь присутствовал, помимо обычных для тех времен гео-политических соображений, еще и мотив укрепления северных границ империи (вплоть до Дербента) от нашествий воинственных кочевников (на первых порах ираноязычных в лице алан, а затем и тюркоязычных). Третий важный момент. С принятием правящей элитой КА христианства и наделением христианства монофизитского толка статусом государственной рели-гии в восточно- кавказском федеративном союзе в лице КА постепенно стал зреть конфликт на «почве» верований. Массы горцев, для которых социо–культурный консерватизм составлял фундамент их духовно- нравственного бытия, не приняли новую религию элиты. «Кодекс Вачагана» (царя КА) –или Агуэнские (правовые) каноны так и остались правом для правящей аристократии и церковной знати КА. Они не могли стать реальной альтернативой обычного права и языческих верова-ний и обрядов, которыми руководствовались массы дагестанских горцев. Хотя, по всей вероятности миссионерская деятельность церковных служителей КА давала свои определенные «плоды» в горах Дагестана, но не столь обширные и «обиль-ные» на которые они могли рассчитывать . IV. Этапа трансформации Единства, в условиях распространения Ислама (VII-XV в. н.э.) Основные тезисы сводятся к следующим основным рабочим гипотезам. 1. Активное продвижение Ислама в Дагестане, начиная с VIII-IX в.в. на-рушило былое Единство. Религиозная «чересполосица»–очевидная с на-чала принятия Ислама во владению и общинах на территории Южного Да-гестана и Северного Азербайджана (где проживали лезгиноязычные наро-ды), тогда как в массе своей государственные образования горцев (Серир, Кайтаг, Гумук и др.) все еще сопротивлялись принятию ислама– «сооб-щило» выраженную конфликтность в отношениях между теми или иными владениями. Крупные геополитические акторы того исторического периода – Хазария, Сасанидский Иран, а впоследствии и Арабский халифат, а так-же, Византия, действовавшая через свою «клиентелу» в лице царства Карт-ли (Тифлис), пытались и не безуспешно вести свою «игру» в отношении Дагестана, разрывая страну и её народы на отдельные «фрагменты». К XII-XIII вв. больше всего в этом преуспел Арабский халифат, хотя на началь-ных этапах преуспевала и Хазария с Ираном, которые до IX-X вв. играла ведущие роли в региональной геополитике. 2. Повсеместное распространение ислама в Дагестане (к концу XV в.) по-степенно восстановило былое Единство, но уже на новой основе с явно выраженной конфессиональной начинкой. Исламская идентичность, на сознательном и бессознательном уровнях, в определенных слоях населе-ния и в наиболее «продвинутых» в политическом отношении владениях и союзах общин (типа Акуша –Дарго) стала восприниматься как один из главных маркеров, характеризующих гражданина общины, или союза об-щин. Более того, наличие исламского образования (знание арабского языка, начал шариата и истории ислама) стало своеобразным цензом для избрания на выборные должности: сначала в Акуша- Дарго , а затем, по мере того, как эта норма приняла характер социальной «моды», и по всему Дагестану.

6. Сознание (или переживание) Единства – это скорее бессознательный акт, который закрепляется на протяжении длительного исторического про-цесса. Само понятие «Единство», безусловно, имеет функционально- ра-циональное объяснение. Но на уровне массового (бытового) сознания, если спросить «что для вас значит единство дагестанских народов?», то мож-но не сомневаться: мы получим такой богатый набор ответов в виде недо-уменных междометий, или общих, ничего не значащих фраз, что остается только удивляться – как мы до сих пор не догадались привить нашей моло-дежи это очень ценное ощущение (сознания) Единства. Или привили его «чисто» бюрократическими, не затрагивающими глубины сознания мето-дами и примерами. Речь идет о таком Единстве, которое скреплено не столько бюрократическими скрепами и механизмом распределения феде-ральных дотаций и субвенций, а многовековой, и даже 3-х тысячелетней, историей. Это очень важный аспект проблемы, которой, как правило, пре-небрегают «прожженные» циники и предельные прагматики. Но именно благодаря последним народы не сохраняют себя в истории. Сама история превращает в прах все достойные деяния того или иного народа, если не сформулирована сквозная идея (телеологическая цель) народа (в случае Дагестана, сообщества родственных народов) а духовно- интеллектуальная элита народа (народов) влачит жалкое существование и оттеснена на пе-риферию общественной жизни.

3. В политическом отношении Единство дагестанских народов (к пе-риоду XV-XVIII вв.) представляло собой сеть горизонтальных соглаше-ний (международного характера) конфедеративного типа – а внутри суперсоюзов общин и феодальных владений эти соглашения носили иерар-хический характер– которые покрывали весь Дагестан, включая и часть территории Северного Азербайджана, где исторически проживали лезги-ноязычные народы Дагестана и часть аварцев. Лишь в отдельные периоды истории, в моменты наивысшего напряжения и внешних угроз, конфедера-тивные связи трансформировались в федеративные. Но в целом для Даге-стана была характерна именно такая модель, когда в «международных» до-говорах заключаемых между собой союзы общин и отдельные владетели оговаривали условия «войны и мира», решения земельных споров, возврата долгов и отношения к кровникам и т.д.и т.п. Совместное выступление да-гестанских народов против Надыр–шаха – яркий пример такого единства. 4. Исторически (вплоть до периода бывшего Союза) чеченцы также вос-принимали себя как часть единого политического «организма», в лице Дагестана. «Дегъестан» -родина предков, так примерно звучит на чечен-ском название Дагестана. Агларов М-х, приводит интересный документ (середины XVIII в.), свидетельствующий об отношениях андийцев с чечен-цами. В письме андийских старейшин царскому генералу говорится о го-товности андийского союза придти на помощь чеченцам, в случае нападе-ния на них войск царского генерала. В письме очевидна скрытая угроза и приводится пример из недавнего прошлого Дагестана: «..И если вы не сми-ритесь, или не возвратитесь (в Кизлярскую крепость, где были раскварти-рованы имперские войска - авт.прим.) то поступим так: вес Дагестан пой-дет на тебя, как на Надыр- шаха» . Вместо заключения 1. Лингвистический фактор и Единство. Те, кто абсолютизируют языко-вые различия и непременно жаждут конституироваться как отдельная на-циональность не понимают, что самосознание дагестанских народов имеет более богатое содержание, не сводимое к языковому родству. Хотя у пред-ставителей этого «лагеря» и обнаруживаются рационально- прагматиче-ские мотивы (в правовом отношении статус малочисленных народов сулит, при соответствующих условиях, немало государственных льгот и между-народных грантов). Но они не понимают или не хотят понять, что открыв «ящик пандоры» могут запустить разрушительный для Дагестана процесс внутреннего «сепаратизма» и конституирования более 30 или даже 40 эт-нонаций, со всеми вытекающими отсюда последствиями. 2. От радикализма к разумным компромиссам. Время радикальных этнона-циональных движений, подрывавших Единство Дагестана, ушло в про-шлое. Их лозунги и идеи приблизились к «почве», к реальной проблемати-ке (земельные вопросы, или вопросы распределения власти и ресурсов на уровне республики) и единство дагестанских народов в своих базовых ос-нованиях лидеры новых и «старых» национальных организаций не ставят под сомнение. Правда, нет–нет, они поднимают проблему федерализации и полагают, что стоило бы, на новом историческом витке, восстановить ин-ститут Госсовета Дагестана и наполнить его новым содержанием с тем, чтобы полнее учесть интересы всех национальностей Дагестана (идея без-условно заслуживает внимания). Автор в свое время неоднократно писал на эту тему научные и публицистические статьи и обосновывал необходи-мость такой «конструкции» власти в Дагестана, которая бы учитывала ис-торические традиции единства его народов, укладывающиеся в «формулу» консоциональной (договорной, или, коалиционной) демократии . А так, на сегодняшний день, начиная с 2000-х годов, в России утвердилась модель централизованной федерации, с унификацией законов и политических практик, что не позволяет учесть в полной мере интересы и реалии слож-ных в этнополитическом отношении и неоднородных регионов .

Что касается многочисленных государственных и протогосударственных об-разований дагестанских народов, то они, по всей вероятности были включены в со-став Ахеменидской державы персов (начиная с VI в.до н.э.), простиравшейся от Африки и Эгейского моря и до Средней Азии и Индии. Ахеминидские правители, называвшие себя «царями царей», и их аристократия испытывали, по терминоло-гии Л.Гумилева, пассионарный толчок, подкрепляемый новым откровением ¬– идеями пророка Заратустра. Имперский порядок, который они устанавливали на завоеванных территориях, отличался веротерпимостью и установкой на интегра-цию покоренных государств и народов в состав, по сути, первой мировой империи. Хотя персы неявно проводили шовинистическую политику, как носители новой идеи зороастризма с претензиями на универсальность. Во всяком случае, мы не ви-дим никаких упоминаний в исторических хрониках, кроме ссылок на некоторые провинции, в состав которых могли входить предки дагестанцев, как на данников Ахеменидской державы. В списках данников: алародии – т.е., народы Урарту; Пайтакаран –провинция «Великой Армении» в нижнем течении Куры и Аракса (скорее всего, в этой провинции жили предки дагестанцев); утии (предки лезгиноя-зычных удинов); другие народы, название которых трудно идентифицировать с да-гестанскими этнонимами, но располагавшиеся на территории современных Азер-байджана и Ирана . Первые упоминания каспиев, термин которым обозначали и албанов, датируются V в. до н.э., когда они перечислены и как данники (в составе 11-й провинции), и в составе войск персидского царя Дария, а затем и Ксеркса . На картах уже не было места для Урарту как независимого государства. Хотя как провинция Мидии, управляемая армянскими царями, инкорпорировавшими в себя ассимилированных урартийцев и других иноязычных жителей, Урарту оста-лась, хотя и медленно регрессировало. 3.3. Кавказская Албания в III–I вв. до н.э.: счастливая эпоха Но все имеет начало и конец, и в полном соответствии с циклами истории, пассионарный толчок персов спал, наступил период «надлома», а на историческую авансцену вступила новая сила во главе с Александром Македонским, также с пре-тензией на универсальность . И одна пассионарная сила победила другую. С 334 г. по 324 г. до н.э. А. Македонский ликвидировал все завоевания Ахеменидов, чем, по видимому, и воспользовались предки дагестанцев. Именно с этого периода по-являются первые косвенные ссылки на Кавказскую Албанию (КА), как на незави-симое государственное образование . На картах возникшей, после поражения Ахе-менидов, державы Селевкидов (с 312 г. до н.э.) Албания обозначена как независи-мое государство. И это при том, что в орбиту новой империи вошли (или были си-лой включены) «Великая Армения», Иберия (Грузия), Атропатен – соседи Алба-нии. Это может быть только в трех случаях. Первое, Селевкиды не смогли поко-рить Албанию, которая к тому времени, уже стало состоявшимся государственным образованием. Вожди 26 дагестанских народов неплохо, надо полагать, использо-вали смутное время – от времени поражения войск Ахеменидов (Дария) от А.Македонского (в 331 г. до н.э. в Гавгамелах в Месопотамии) и до восхождения на престол первого царя из династии Селевкидов (в 312 г. до н.э.). Второе, Селевки-дам КА была неинтересна ни по экономическим, ни по политическим причинам, во что плохо верится, если учесть геополитическое положение молодого государства. Третье, возможно было заключено некое соглашение между империей и новым го-сударством на Кавказе. Но в фундаментальном исследовании французского учено-го Э.Бикермана («Государство Селевкидов») нет ни одной ссылки на подобное или другое (к примеру, вассальное) соглашение с КА.

Надо задаться хотя бы исследовательскими вопросами: что объединяет терми-ны «Кумух» (Кутмух), «Лаке» применительно к лакцам Дагестана и государствен-ным образованиям (союзы полисов, «царства») на карте Передней Азии и Ближне-го Востока первой половины I тыс.лет до н.э.? Аналогичный вопрос примени-тельно к термину «Андия» и современным аваро-андо-цезам? Если внимательно изучить карты того периода и этого интересного региона, то мы заметим удиви-тельное созвучие его ономастики с дагестанской. Уверен, можно найти и для дру-гих народов Дагестана свои параллели и аналогии в этом плане. Вроде бы достаточно косвенных свидетельств такой миграции из Передней Азии и Восточного Закавказья, но как быть с автохтонами, живущими в предгорь-ях (к югу) и в горах Восточного Кавказа (конкретно, в Дагестане)? Если даже исхо-дить из того, что эти автохтоны тоже предки дагестанских народов и близкородст-венны мигрирующим с юга своим соплеменникам, то есть фактор демографии и ограниченности природно- географических условий. Позволю себе несколько рабочих гипотез в качестве ответа на поставленные вопросы. Во первых, миграция проходила на протяжении многих десятилетий, и на пер-вом этапе (после падения Урарту) вполне вероятно часть дагестанских народов пе-реселилась в районы Закавказья, между Курой и Араксом, подальше «от греха» (Вавилона и Мидии); в районы, где проживают близкородственные народы. Андо – дидойцы, в рамках этой теории вынужденной миграции, вполне могли обосновать-ся на левобережье Алазани, ближе к вайнахам. Именно этим, как полагает автор, объясняется то, что андоязычные народы не упоминаются в списках тех, кто вхо-дил в состав КА. Затем, продолжительный период относительно спокойной жизни народов КА, в условиях стабильного развития страны (с конца IV в. до н.э. и до 60-х г. до н.э.), прерывается войнами и конфликтами. Римская империя «разворотила» некогда спокойный регион, и с этой поры КА погружается в мировую историю как один из её субъектов. Мы не будем здесь выделять разные по качеству и количеству собы-тий этапы в политической эволюции КА, до V–VII вв. н.э. Заметим только, что концентрация вызовов, на которые приходилось отвечать сравнительно молодому но гордому государству, была очень высока. И она, КА, на определенном этапе, не выдержала такого напряжения и сошла с исторической арены. И по мере того, как ослабевала КА, часть народов, входивших в её состав постепенно мигрировали вглубь гор Дагестана. Эта была не взрывная миграция, а именно постепенная. По-этому, последствия принимающей стороной воспринимались, очевидно, не так бо-лезненно. Тем более, что законы гор – гостеприимства и взаимовыручки – были столь же сильны, а может в еще в большей степени, чем в XIX веке. Страбон в сво-ем обширном труде «Географии» весьма лестно отзывается о человеческих качест-вах жителей Кавказской Албании. Это – не бегство, а именно «медленное» отступ-ление от непредсказуемого будущего и сильных врагов, поближе к своим генетиче-ским родственникам и естественным защитным рубежам. «Если горы страны Урарту и Передней Азии нас не защитили, то вперед, поближе к горам Кавказа, где наша прародина и где наши соплеменники» – очевидно, такое оправдание нахо-дили этому «великому переселению» вожди вайнахов и части дагестанских наро-дов, кроме лезгин .

С точки зрения исторической логики, именно семитская Ассирия, более цен-трализованная и «продвинутая», благодаря влиянию Вавилона, своими экспансио-нистскими действиями спровоцировала возникновение государства Урарту из сою-за племен и народностей (в X-IX вв. до н.э.). Безусловно, в рамках ассироцентриче-ской реконструкции истории, именно «набеги горцев –алароидов» (так называли жителей Урарту) вынуждали ассирийских правителей предпринимать карательные походы против народов и племен, впоследствии составивших «ядро» Урарту. Но мы не будем останавливаться на этом бесконечном споре «о яйце, и курице». Ис-ходим из того, что желание местного населения защититься от экспансии ассирий-цев способствовало возникновению союзов племён и союзов общин –полисов (в начале I тыс. до н.э.), а со временем и государственного образования. К Урарту на помощь поспешили, как нам представляется, в первую очередь близкородственные (по духу, языку и этнокультуре) народы в лице их правителей и войсковых опол-чений. Такой солидарностью очевидно объясняется и столь длительный характер противостояния двух великих держав того времени Урарту и Ассирии (на протя-жении почти двух веков VIII–VII вв. до н.э.). Пока в этот перманентный конфликт не вмешались другие не менее серьезные «игроки» в лице с одной стороны кочев-ников с Севера (скифов и киммерийцев), а с другой – возвышавшаяся на востоке ираноязычная Мидия, а затем (с V в. до н.э.) и Парфянское царство. Но это уже тема другого исследования. Важно то, что Урарту, как политический «наследник» хурритского государства Миттании, вобравший в себя его опыт и остатки челове-ческих ресурсов, играл важную геополитическую роль в одном из ключевых гео-политических центров того времени. При этом Урарту опирался на помощь и соли-дарность близких им по духу и культуре народов нахско-дагестанской группы язы-ков . Причем, по мнению многих исследователей нахи (вайнахи) – предки чечен-цев и ингушей ближе по языку и этнокультуре к урартийцам, нежели дагестанские народы, и потому можно предположить , что протовайнахские племена принимали более активное участие в военно – политической жизни Урарту. Урарту, побежденная Мидией в 593 г. до н.э., в немалой степени благодаря роли «5-й колонны» в лице хайев (предков армян), потеряла свою независимость. А в качестве вассального государства, в большей степени, управлялась уже предками армян. Характерной чертой Урарту являлась его культурная и этнолингвистическая раздробленность. И потому центральной власти Урарту приходилось нередко же-лезным мечом устанавливать на большой территории государства милитаристскую (мобилизационную ) модель, в основном заимствованную у Ассирии. Разумеется, такой политический режим для народов привыкших к вольной жизни, ограничен-ной лишь обычным правом и «волей» пантеона богов, трудно поддерживать на протяжении многих десятилетий, не говоря уж о столетиях. В этом тоже, очевидно лежит внутренняя причина падения Урарту, несмотря на большое число союзников в лице предков нахско- дагестанских народов и союзов племен, и высокое военно – градостроительное искусство самых урартийцев. III. Нетривиальные отступления и промежуточные выводы 3.1.Единство или свобода